Судя по внешности пятерки, неожиданно зашедшей отдохнуть в «Дохлый Кракен», они могли доставить удовольствие партнеру, даже не прикасаясь к нему. Что уж говорить о полноценной ночи…

Выбитые из колеи гости постепенно возвращались к гульбе, нет-нет да поглядывая на занятый красавицами столик. Казалось, что даже свет от свечей и ламп вокруг них сиял ярче, подчеркивая неземное происхождение фей.

Радремон тоже не стал исключением. Только в отличии остальных, он не смущался и не отводил взгляд, а, откинувшись на стуле, откровенно рассматривал элитных куртизанок.

Двое из них принадлежали расе зверолюдей. Девушка-кошка и девушка-зайка. По слухам, именно им подобные обладали особенными талантами и неутомимостью в постели. А конкретно эти две могли похвастаться пышными (но не чрезмерно) формами и гладким лоснящимся мехом.

Компанию им составляла людская девица от силы лет шестнадцати на вид. Миловидная улыбка не сходила с ее нежного личика, а всего лишь один взгляд, случайно брошенный на мужчину, заставлял того дрожать от возбуждения — такая неистовая энергия бурлила в ее глазах. Прелестница звонко смеялась, общаясь с подругами, и игриво крутила тоненьким пальчиком непослушный локон цвета молочного шоколада.

Конечно, не обошлось и без холодной утонченной эльфийки, державшейся словно императрица на светском рауте. Без всяких сомнений, и у такой имелись преданные поклонники, готовые целовать ее следы на пыльном полу.

Но больше всех внимания привлекала скромная босоногая синеволосая искусительница в облегающем платье из крохотных блестящих пластинок. Каждая из них переливалась сапфирами и изумрудами, бросая яркие блики на соседние столики. Однако, если приглядеться, то становилось понятно, что это вовсе не платье, а самая настоящая чешуя, покрывавшая кожу девушки.

— Сирена? — удивленно приподнял бровь Налланномом. — Не думал, что кто-то из них будет жить среди людей.

— А они разве не с когтями и крыльями? — поинтересовалась Бешеная, бесцеремонно ковыряясь в зубах вилкой для сыра.

— Это гарпии. — пояснил иллит с легким оттенком укоризны. — Как ни странно, их часто путают. Сирены, скорее, ближе к русалкам. Но могут по своему желанию менять хвост на ноги и обратно. А еще у них незабываемый голос…

Нал мечтательно закатил глаза, а Банарв, глядя на него, насмешливо фыркнул, пригубил эля и вытер пену с усов тыльной стороной ладони.

Все-таки по уровню культуры спата даже близко не соответствовала статусу этого заведения. Но их подобные мелочи совершенно не трогали.

— Ты говорила, в «Нефритовый Рай» вас не пустили? — спросил Радремон у Бешеной, продолжая изучать обворожительную пятерку.

— Сказали, что хозяйка в неблагоприятном состоянии, и пока что не может нас принять. — невозмутимо ответила Ксинс.

— Да срать я хотела на ее состояние! — вспылила светлая, с хрустом переломив вареного лангуста. Сок фонтаном брызнул во все стороны. — Если б сестра меня не сдержала, я бы им всем там кровь пустила! Должен же хоть кто-то здесь знать про клятое Очищение Липкости, или как там его! В море мы или где?

Если вспомнить плевок крабища, неудивительно что Глост заперлась в своем борделе и носу наружу не показывает. Остался ли у нее вообще этот самый нос?

— Нужно бы и вправду наведаться в гости. — задумчиво произнес маркиз, прикидывая, что может знать правитель всей Киолаи.

— Ну, тебя, Сиятельство, точно никто не остановит. — хмыкнул Банарв.

— Да они в ногах у нас валяться должны после помощи с крабами! — решительно заявила Бешеная.

— Меня с собой возьмешь, Рад? — робко попросился Налланномом.

В этот момент один из орков, охранявших го́стий из «Рая», подошел к сидевшему за клавесином долговязому лесному троллю и шепнул что-то тому на ухо, бросив пару стальных монет. Тролль сопротивляться не стал и, размяв длинные подвижные пальцы, занес руки над инструментом.

Неожиданно-печальная лиричная мелодия прорезала гомон «Дохлого Кракена», заставив присутствующих вновь повернуть головы в сторону сцены. Музыка лилась подобно первой весенней капели, едва пробудившейся после долгой зимы. И пусть скоро придет солнце, а трескучей стуже придется отступить, забрав с собой снег и вьюгу, но пока что любой, даже самый незначительный морозец может оборвать этот нежный мотив.

Радремон не знал названия композиции и ни разу ее прежде не слышал, но что-то в глубине его окутанной мраком души с трепетом отзывалось на каждую звенящую ноту.

И вот, когда стихли последние разговоры, а пожилая иллитка, выглянув с кухни, украдкой вытирала слезы, запела сирена:

Ты вглядись в нее. Крайнюю. Левую.

Излюбившую тысячи лиц.

Словно сочную ягоду спелую,

Неизменно падущую ниц.

Тонкий стан, звонкий смех, плеч движение —

Совершенны манеры и лик.

Каждый взгляд на нее — наслаждение.

Каждый час подле ней — будто миг.

Может кроткую быть, может страстною,

Роль любую сыграв без труда,

Обернется рабой безотказною

Иль сверкнет, как на небе звезда.

Налланномом не соврал.

Голос сирены обволакивал, пронзал, очаровывал. Он обнимал и в то же время держал дистанцию. Будоражил и успокаивал. Ласкал и нещадно бил наотмашь. И навсегда врезался в память без единого шанса когда-либо подвергнуться забвению.

Кто-то сравнил бы его с нежной трелью соловья ранним солнечным утром. Другим бы на ум пришел глоток чистой родниковой воды после долгого изнурительного путешествия. Третьи вспомнят колыбельную песнь родной матери, когда еще не понимаешь слов, но уже чувствуешь всю ее безграничную любовь.

Но будь то журчание ручья, шепот волн или первый робкий поцелуй родного сердцу человека — ни одна метафора даже близко не могла описать блаженное наслаждение, подаренное сиреной боявшимся вздохнуть слушателям.

Что это, если не истинная магия?

Кто-то бросит к ногам драгоценности,

Кто-то плюнет и Бездну пошлет,

Но в глубинах души, в сокровенности

Луч надежды под гнетом живет.

Что однажды, отбросив притворство,

Обнажит перед Ним свою суть.

И он примет. Без тени потворства.

Иль останется в пропасть шагнуть.

Ты вглядись в нее. Крайнюю. Левую.

Излюбившую тысячи лиц.

Словно сочную ягоду спелую.

Неизменно. Падущую. Ниц.

Умолкнув, сирена села на место и пригубила игристого вина из хрустального бокала на длинной ножке. Тролль извлек еще несколько пронзительных нот, завершая композицию, и в изнеможении поник, будто только что одержал нелегкую победу над давним врагом.

Мелодия стихла.

Но не последовало ни оглушительных оваций, ни одобрительного свиста, ни криков «Браво!». Чарующий голос и дивная музыка еще звучали в сердцах посетителей и работников «Дохлого Кракена», не отпуская их в реальный мир и заставляя минуту за минутой блуждать в стране грез.

Каждый думал о чем-то своем, но в последствии не мог сказать о чем именно. И лишь щемящее чувство в груди осталось на память об этом необыкновенном вечере.

Такова волшебная сила пения сирены.

— А чего все замолкли-то? — полюбопытствовал толстокожий Банарв, глядя как хозяйка заведения скрылась на кухне, сдерживая рыдания. — Кстати, Бешеная! — он с торжествующим видом повернулся к светлой. — Чтобы раз и навсегда поставить точку в нашем с тобой споре: «Две кружки» — песня про выпивку, а вот эта вот — как раз про шлюх. И чтоб больше мне…

— Дурак ты. — с тихим вздохом перебила его эльфийка. — И дураком помрешь.

Она замолчала, а взгляд ее скитался где-то далеко-далеко отсюда.

— Ну и чего она? — не понял дварф.

— Эта песня про любовь. — добродушно улыбнувшись, пояснил Налланномом.

— Пф! Скажешь тоже! — фыркнул Банарв, откинувшись на спинку стула. — Хотя… — задумался он. — Да не. Бред какой-то. Ясно же, что про шлюх. — и принялся сосредоточенно цедить очередную кружку эля.